МАГИСТР АКАДЕМИЧЕСКОЙ ИГРЫ

Жорес Алферов — это не только всемирно ученый, это уже и академический бренд. И здесь важны не только прошлые заслуги, но и новые концепты научного развития, которые Жорес Иванович генерирует постоянно, сочетая научное предвидение с редкой по силе администраторской хваткой.

Будучи одним из фаворитов академической гонки (наряду с Владимиром Фортовым — на выборах президента Российской академии наук 29 мая 2013 года), Жорес Алферов рвется в бой, имея в запасе хорошо продуманную и опирающуюся на огромный опыт концепцию развития научных структур в национальных масштабах (хотя наука по своей сути интернациональна, и Алферов это постоянно подчеркивает). «ЭкоГрад» представляет развернутую программу научных реформ Жореса Алферова, изложенную им на пресс-конференции в РИА «Новости», где «ЭкоГрад» особенно заинтересовала роль инновационных структур в российской науке (на примере «Сколково»). И, конечно, наш журнал желает академику триумфальной победы!

Жорес Иванович Алферов родился 15 марта 1930 года в городе Витебске Белорусской ССР (ныне Белоруссия).

Имя получил в честь Жана Жореса, основателя газеты L'Humanite и лидера французской социалистической партии.

В 1952 году окончил факультет электронной техники Ленинградского электротехнического института имени В.И. Ульянова (ныне — Санкт‑Петербургский государственный электротехнический университет ЛЭТИ имени В.И. Ульянова (Ленина).

С 1953 года Алферов работал в Физико-техническом институте имени А.Ф. Иоффе.

В 1987–2003 годах занимал должность директора института.

Доктор физико-математических наук (1970). Член-корреспондент Академии наук СССР (1972), академик (1979).

С 1990 года является вице-президентом Российской академии наук (РАН).

Специалист в области физики полупроводников, полупроводниковой и квантовой электроники.

Исследованиями Жореса Алферова фактически было создано новое направление — гетеропереходы в полупроводниках.

В 2000 году совместно с Гербертом Кремером удостоен Нобелевской премии по физике за фундаментальные работы, заложившие основы современных информационных технологий посредством создания полупроводниковых гетероструктур, используемых в cверхвысокочастотной и оптической электронике.

Алферов является автором более 500 научных работ, в том числе четырех монографий, и более 50 изобретений.

Ученый ведет преподавательскую деятельность. С 1972 года — профессор, в 1973– 2004 годах был заведующим кафедрой оптоэлектроники Ленинградского электротехнического института (ныне Санкт-Петербургского электротехнического университета).

С 1988 года — декан физико-технического факультета Ленинградского политехнического института (ныне — Санкт-Петербургский государственный политехнический университет).

Является ректором Санкт-Петербургского академического университета — научно-образовательного центра нанотехнологий РАН.

С 1989 по 1992 год был народным депутатом СССР. С 1995 года — депутат Государственной думы ФС РФ от фракции КПРФ, член Комитета ГД по науке и наукоемким технологиям.

Награжден орденами «Знак почета» (1959), Трудового Красного Знамени (1975), Октябрьской Революции (1980), Ленина (1986), а также орденами России: «За заслуги перед Отечеством» III степени (1999), «За заслуги перед Отечеством» II степени (2000), «За заслуги перед Отечеством» I степени (2005), «За заслуги перед Отечеством» IV степени (2010).

Удостоен Ленинской премии (1972), Государственной премии СССР (1984), Государственной премии РФ (2001).

Является лауреатом Премии имени А.Ф. Иоффе РАН (1996), Демидовской премии (1999), Международной энергетической премии «Глобальная энергия» (2005).

В феврале 2001 года учредил Фонд поддержки образования и науки (Алферовский фонд) с целью объединения интеллектуальных, финансовых и организационных усилий российских и зарубежных физических и юридических лиц для содействия развитию российской науки и образования.

Был председателем Общественного совета при Министерстве образования и науки РФ. В марте 2013 года оставил пост председателя.

4 апреля 2013 года стал кандидатом на пост президента РАН от Санкт-Петербургского научного центра Российской академии наук.

…Финансово мы (Российская академия наук — Ред.) сегодня по-прежнему в 2–3 раза, даже с учетом арендных денег, имеем средств меньше, чем в лучшую часть советского периода, но, конечно, финансовые проблемы уже другие. И самая главная проблема сегодня — это невостребованность наших научных результатов экономикой и в обществе. А это главная проблема, и ее решение требует возрождения высокотехнологичного сектора экономики. Я считаю, что Президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин блестяще сформулировал задачу страны, сказав, что мы к 2020 году должны иметь 25 миллионов рабочих мест в высокотехнологичном секторе экономики. Это задача не только для бизнеса, это задача для науки и образования, это задача действительно для страны. Именно только таким образом, если у нас будет работать высокотехнологичный сектор и он будет многомиллионным, мы действительно слезем с того, что называется сырьевой иглой.

При этом очень важным является следующий момент. В первую очередь высокие технологии должны идти в сырьевой сектор, просто потому, что таким способом проще заметно увеличить и доходы сырьевого сектора и использовать его для дальнейшего развития высоких технологий. Меня лично это очень сильно волнует и с чисто профессиональной точки зрения, потому что всю свою профессиональную жизнь я занимаюсь физикой полупроводников и полупроводниковой электроникой.

У нас сегодня, конечно, очень непростая проблема — заставить бизнес заниматься высокими технологиями. Наше бизнес-сообщество сегодня думает только о быстрых деньгах. Из-за этого даже тогда, когда они, казалось бы, обязаны, должны помогать, они все равно начинают проворачивать быстрые деньги и прочие вещи. Поэтому чрезвычайно важно у нас создание штабов компании при академических институтах, при университетах.

Чрезвычайно важна еще одна принципиальная вещь. Мы должны в нашей системе образования создавать образовательные, технологические центры, которые должны привлекать наши бизнес-компании, которые занимаются все-таки технологическим бизнесом. Это очень трудно, но это обязательно нужно делать по одной простой причине. Во-первых, они получат квалифицированных специалистов, во-вторых, они, таким образом, будут вовлечены в проблему способов коммерциализации научных разработок. У нас в «Сколково» должна быть вполне определенная идеология для страны, а не территории. Мы должны развивать и давать льготы, привилегии и прочие вещи по характеру деятельности. И это должно быть и в Академгородке, и в Дубне, и в Обнинске, и в Зеленограде. «Сколково», как новый центр, может быть центром идеологическим, но не некой новой оффшорной зоной внутри.

…Академия — могучая организация, академия сделала очень много. Она лучше сохранилась, чем другие наши отрасли. Для этого есть много причин: и традиции, и персонал неплохой. Есть еще одна причина. Самое страшное для нашей страны по последствиям и, прежде всего, я имею в виду не политические, а экономические и чисто человеческие, — это развал СССР. Когда мы поделили на 15 независимых государств, а независимыми их нужно называть прежде всего потому, что, как правило, от них ничего не зависит, мы подорвали нашу экономику. Я это прекрасно знаю по электронной промышленности. Она была во всех 15, а осталась в России на уровне примерно четверти или трети от того, что было, и в Белоруссии. И совсем ее нет во всех остальных.

С Академией наук этого не произошло, и знаете еще, почему? Академия наук СССР, все научные учреждения Академии наук СССР находились на территории РСФСР. Только одна организация — Крымская астрофизическая обсерватория — была в Академии наук Украины, и то только потому, что Никита Хрущев отдал Крым Украине. Поэтому были в конце 80-х годов очень активные попытки создании Российской академии наук при наличии Академии наук СССР. Я тогда категорически выступал против.

Я помню, однажды меня пригласили на пленум ЦК КПСС, в феврале 1990 года, и я говорил об этом, что создание Российской академии наук, когда есть Академия наук СССР — это есть вообще ликвидация Академии наук. Не может быть на одной территории двух Академий наук. Академия наук СССР вся практически, все организации в РСФСР. Когда развалили Советский Союз, разделили на эти 15 новых, независимых государств, Академия наук сохранилась полностью, ее разделить не удалось. Это очень важно. Важно, конечно, еще и международное сотрудничество, и то, что природой заложено в научного сотрудника, — интернационализм. Если ты ученый, для тебя есть физика, и нет ни американской, ни советской физики. Национальный характер у науки по использованию ее достижений, но наука интернациональна по природе.

— Вы баллотируетесь в президенты Российской академии наук. В связи с этим три вопроса. Не считаете ли вы нужным вернуть руководящие органы президента академии на их историческую родину в Санкт-Петербург?

Второй вопрос. Известно, что вы создали академический университет, уникальное высшее учебное заведение в системе Российской академии наук. Не считаете ли вы, что нужно мультиплицировать этот опыт и создать такие учебные заведения во всех территориальных отделениях академии?

Третий вопрос. Известно, что четверть научных сотрудников Академии наук составляет молодежь. Не считаете ли вы необходимым повысить статус научной молодежи, в частности, путем укрепления статуса, расширения полномочий Совета молодых ученых? Может быть, вице-президента молодого как-то подвинуть, чтобы он усиленно занимался проблемами молодых ученых.

— Первый раз мне мои коллеги предлагали дать согласие баллотироваться президентом нашей академии в 2001 году. Это было через год после Нобелевской премии. Я категорически отказался тогда. Я не видел для этого никаких особых оснований. Новый президент страны — Владимир Владимирович Путин — первым делом собрал ведущих ученых Академии наук, и мы обсуждали с ним очень много проблем. Менялся курс развития страны, и я не видел крайней необходимости идти мне в это дело, при этом я был тесно связан с Питером. Я в этом городе всю жизнь прожил, здесь и физтех, и Ленинградский научный центр. Я говорил об этом моим коллегам, на что некоторые предлагали: «Жорес, соглашайся, мы переведем академию в Питер для того, чтобы тебе не нужно было уезжать в Москву». Я все-таки думаю, что, наверное, историческая родина — очень важно, и Питер — это великий город, но все-таки очень много проблем нужно решать быстро с правительством. Практически все руководство академии, ее президиум, наверное, находится там же, где и правительство. А пока еще вопрос о переводе правительства в Питер из Москвы не возникал, еще не ставился.

Второй вопрос — относительно академических университетов. На этот вопрос я отвечаю положительно. Нужно мультиплицировать в основных научных центрах. Между прочим, у меня была договоренность с нынешним министром науки и образования (Дмитрий Ливанов — Ред.). Думаю, что он фигура уходящая. Я предлагал Новосибирский государственный университет передать Академии наук, потому что он по существу родился как академический университет. И он согласился. Мультиплицировать необходимо по многим причинам. Назову одну очень простую. Новый закон об образовании ставит аспирантуру из разряда подготовки высших научных кадров в образовательную деятельность, там возникает сразу масса определенных требований к тому, чтобы аспирантура могла функционировать, и наши академические институты не всегда им удовлетворяют.

Теперь насчет молодежи. Есть одна вещь, которую мы пытались сделать в последние советские годы, потом уже не удалось, — нужно освобождать позиции молодежи, чтобы она росла, нужно, чтобы эти должности были свободны, чтобы их можно было на них избрать, продвинуть. Вот если бы мы, например, имели возможность вводить по-настоящему высокие оклады для консультантов, докторов наук в институтах — как у нас было. Очень многие представители старшего поколения с удовольствием пошли бы, если они нормально материально обеспечены, если они по-прежнему связаны с наукой. И тогда, вместо того чтобы быть главным научным сотрудником или заведующим лабораторией, он с удовольствием останется консультантом, он будет работать, и тогда — есть вакансия. Нужно в первую очередь выдвигать за реальные достижения. Я бы сказал, что в системе оплаты чрезвычайно важно платить за результат, а не за участие. У нас сегодня очень много грантов и люди получают хорошие зарплаты за то, что они участники такого количества проектов. А вы посмотрите, что в результате сделано? И оценку тому, что сделано, могут давать прежде всего квалифицированные специалисты.

— Игорь Панарин, журнал «ЭкоГрад». Хотелось бы вернуться к вопросу «Сколкова». Этот проект еще можно как-то оживить, его можно реформировать или он будет, как вы сказали про министра образования, уходящей фигурой?

— Я уже сказал и об этом писал специально, что «Сколково» — это, прежде всего, идеология, а не территория. В идеологии там был целый ряд положительных моментов. Направление исследования было выбрано верно. Вполне разумной была идея создания Сколтека — технологического образовательного института нового типа, но никоим образом его было нельзя создавать на основе MIT. Наш научно-консультативный совет, очень неплохой по своему составу — это ведущие российские ученые и очень сильная группа — 40% зарубежных ученых, сразу выступил категорически против этого. И мы на четырех заседаниях консультативного совета, которые проводились по моей инициативе, все время подчеркивали, что такой небольшой технологический университет с аспирантурой и магистратурой можно и должно создать, заложив в него основы научно-образовательных центров и технологических образовательных центров, в которых реализуется целый ряд новых идей в образовании. Мы специально провели очень большую работу вместе с Московским физтехом, Новосибирским университетом, Бауманкой по формулировке этой идеологии.

К сожалению, руководство приняло этот вариант с MIT, а вот сейчас его начинают пересматривать. И уже формально принято предложение о создании научно-образовательных центров, в том числе в Новосибирском университете и в академическом. Я бы не расставался полностью со сколковским проектом, я бы его продолжал, но при этом резко усилив научно-образовательный, научно-идеологический аспект этого дела. Я бы сказал, что это имеет смысл только в том варианте, если с новыми элементами идеологии успешно используются всем льготы и привилегии во всех научных центрах страны — в Академгородке, в Новосибирске, в Дубне, в Зеленограде и во многих других.

При этом чрезвычайно важным являются следующие обстоятельства. Оно имеет отношение не только к «Сколково». Реально научные достижения всегда связаны с появлением новых лабораторий. Рождение новых лабораторий в институтах, в университетах — это есть вообще демонстрация того, что имеются успехи в науке. Сегодня новые лаборатории эффективны, когда они по-настоящему оборудованы и имеют другой вид. Сегодня нам именно в лабораториях нужны чистые комнаты, а не только в электронном производстве. Причем другие, другого уровня. При этом сегодня международные компании и международные инфраструктуры не могут нас удовлетворить, если своей нет. «Сколковский» центр наряду с создаваемыми технопарками — и в Академгородке, в Минске неплохие технопарки создаются — должны использоваться для рождения этой инфраструктуры. Поэтому всю спекуляцию, если она там имеется, и прочие вещи — это нужно карать, так же как и везде, а просто так я бы сейчас еще не расстался с этим проектом.

— Как, по-вашему, возможно ли вообще перейти от философии выживания к философии развития в рамках существующей экономической модели, надо сказать, не вполне стабильной в последнее время?

— Это такой вопрос, на который отвечать очень тяжело. Переходить от философии выживания к философии развития необходимо. Оставаясь дальше в философии выживания — мы просто умираем, научные работники, в том числе и академики... В конце 80-х в 90-е годы многие ученые стали заниматься политикой и, с моей точки зрения, принесли вред. В общем, пользы от этого было немного или не было вообще. Мы все-таки профессионально сильны в том деле, которым мы занимаемся — в науке, технологии, образовании. Мы должны делать все, что можем, для того чтобы наука, образование использовались для развития экономики и технологии. Мы должны открыто проговаривать свою позицию по этим вопросам. Нужно понимать следующую вещь: социалистическая модель развития, я думаю, еще вернется. Я иногда привожу такой простой пример. Если посмотреть просто так на весь XX век, то доля общественных форм собственности на орудия и средства производства в начале ХХ века и в конце ХХ века, безусловно, выросла намного. Поэтому можно сказать, что за ХХ век социализм в целом, в мировом масштабе продвинулся, но потом был наш кризис, и нанесен огромный удар. Мы эту проблему решили в свое время национализацией всей собственности, забежав далеко вперед. Я думаю, и об этом я писал неоднократно, что многие наши министерства, которые были в оборонке, но выпускали 60% гражданской высокотехнологичной продукции, — Минсредмаш, Минобщемаш, Минэлектронпром, Минрадиопром — учеными и создавались, ведь весь «средмаш» создавался академиками, и это были министерства, тесно связанные наукой. В каждом из них было главное — научно-техническое управление. При разумном подходе, при переходе к новой экономической системе эти министерства могли стать транснациональными компаниями, которые бы соревновались в развитии технологий. Этого не произошло. Когда технологическое развитие на Западе шло необычайно бурными темпами, мы с развалом СССР были выброшены на обочину мирового технологического процесса. Нужно вернуть как минимум утраченные позиции, а мы, научные работники, должны использовать те сферы, где мы профессионально сильны.