| Сублимация полёта |  |  |  |
 Сегодня в гостях у литературной страницы "Экограда" замечательная питерская поэтесса Марина Чекина - Марина, расскажите о себе. - Я родилась 26 марта 1955 года в Ленинграде. В настоящее время проживаю в Санкт-Петербурге. Закончила среднюю школу № 508 в Ленинграде в 1972 году и факультет журналистики ЛГУ в 1979 году. Публиковалась: газета «Ленинские Искры», сборник «День Поэзии» (Ленинград) 1986 год, многотиражные газеты «Трибуна Кировцев», «Веретено», «Электросила», альманах «Интернетто» 7 и 8, Альманах "Гармония", Антология "Земляки", Антология «Многоточие» 9 и 10 выпуски, в сборникеБиблиотека "Литературной газеты "ЛИК", антологии «Аничков мост» Современная поэзия о Петербурге, сборниках «ДОЛГО БУДЕТ КАРЕЛИЯ СНИТЬСЯ...», «ВЕЛИКИЙ ШЕЛКОВЫЙ ПУТЬ». Опубликовала две книги стихов: «Ещё не забыто плаванье…» и «333 стихотворения». В 2008 году заняла первое место в антиглобалистском конкурсе "Живи, Земля" с публикацией в итоговом сборнике. Посещала ЛИТО: при газете «Ленинские Искры» в 1972-1974 гг., руководитель В.А.Лейкин, «Нарвская застава» в 1984-1985 гг., руководитель В.А.Халупович, «Содружество поэтов и бардов на Торжковской», руководитель А.В.Давыдов. Стихи пишу давно, но с большими перерывами. Очередной период творческого подъёма начался в апреле 2006 года. - Марина, что такое «Экология» в вашем понимании? - Что такое для меня экология? Это очень объёмный вопрос, поэтому постараюсь вкратце. Экология – это ЦБК на берегу Байкала, об опасности постройки которого прокричал ещё С.А.Герасимов в фильме «У озера», это огромная, чудовищная городская свалка на Волхонском шоссе, напротив Южного кладбища, это многократно возросшее число машин в городах и количество мусора в контейнерах во дворах, это заросли борщевика на когда-то урожайных колхозных полях, это несанкционированная застройка в прибрежной зоне водоёмов, это мерзавец на иномарке, выбрасывающий на перекрёстке прямо на дорогу содержимое пепельницы и так далее, и так далее… Всё это очень грустно. И всё это, к сожалению, от меня не зависит. Что зависит от меня? Не гадить вокруг себя, что я и стараюсь делать по мере сил всю мою сознательную жизнь. Сублимация полёта Посвящается Диме Керусову (Вадиму Михеенко) Что людям ведомо паренье На крыльях в небе, словно птице, Когда-то было – нет сомненья… Теперь полёт ночами снится. А боги завистью чреваты, Проект остался не одобрен: Разумный, да ещё крылатый – Уж слишком богу уподоблен. Отняв крыла, клубок эмоций, Любовь и ненависть в сплетеньи, Швырнули нам, глядишь, привьётся, Чтоб не совсем бесцветной тенью Слонялись люди по планете, Скучны, бескрылы, приземлены – Цивилизованные йети, Толпа на шарике зелёном. Но, как ни жаль, на самом деле, Эмоций ткань весьма воздушна, И прижилась не в каждом теле, И не во все проникла души… Но тем, кому доступны чувства, Бескрылости ущербна квота. Они придумали искусство, Как сублимацию полёта. Ненавижу по городу ездить в час «пик», А ещё избегаю поездок в метро, Хоть маршруты его пролегли напрямик – Подземелья моё не выносит нутро. То ли дело – средина рабочего дня, Или вечер, полого стекающий в ночь, Силуэты рельефней в вечерних огнях, А потоки машин разбегаются прочь. Огибает автобус прямые углы, Длинным телом изящно верша поворот, И корявые ветви вплетают стволы В кружевные узоры чугунных ворот. Мост Калинкин усталую спину согнул Над Фонтанкой, цепями прикованный к ней, Как кандальник над тачкой, навьюченный мул, До конца монотонно-безрадостных дней. А когда новостройки объятья свои Распахнут, как карету услужливый грум, То уже не букет «золотого аи» – Золотистое пиво приходит на ум. А в старинных районах меня никогда Не заботят – давненько замечено мной – Ни одежда, ни сон, ни питьё, ни еда, Лишь возвышенных строк поэтический строй. Я сочувствую тем, кто с годами привык, Глядя в спины таких же усталых людей, Покоряться жестокому времени «пик»… А ведь город – прекрасен. Бери и владей! Магнитные сползают полюса, Смещаются природные сезоны, Но так же лучезарны небеса, Хотя в снегу апрельские газоны. А в сердце – эндорфин-адреналин. И сквозь метель бредущая надежда, Глядишь, ещё развеет зимний сплин, Прошедшего и будущего между… Ну, а пока беснуется метель, Тревожит сердце злая аритмия, Но, вдруг, да расстарается апрель, Глядишь, ещё воскликну: Mamma mia! Любуясь зеленеющей травой, Смывая с рук следы смолистых почек, Раскинувших листву над головой Влюблённых пар и горьких одиночек. Воспрянет мир, очищен ото льда И одержим поставленною целью. Но чёрный снег не тает никогда В глубоких складках горного ущелья. Напишем... «Пой же, поэт, тело зимы…» И.А.Бродский *** Примиряет с жизнью скотской Между стадом и правительством Наша мука – рифмоплётство, Наше счастье – сочинительство. Мимо нас, что стали старше, Прут положенными квотами Демонстрации и марши, Выборы с переворотами… Снег пойдёт сплошной стеною – Мы родим ассоциации С наплывающей волною Склада хлопковой плантации. А придёт весна живая, Оглушив звонками птичьими – Стосковаться успеваем Мы по снежному величию. И стихи опять напишем, И сравним со снежной ватою Мелкие снежинки вишен, Яблонь хлопья розоватые. В Никарагуа... От летнего зноя мы ноем и ноем, пока не Завоет привычно метель, ледяная и злая. А там, в Никарагуа люди живут на вулкане, Который уснул, и проснётся, когда пожелает, Который засыпал поля вулканическим пеплом, Ему безразлично, Сандино рулит иль Сомоса. Кто жил на вулкане, чья воля с годами окрепла, Тот кофе растит, игнорируя цену вопроса, И ловит тунца, барракуду, макрель и дорадо… Предельно снижаясь над тёмной водой океана, И так же, как люди, уверенно зная, что надо, Судам параллельно летят и летят пеликаны. И если смертельно устану от наших традиций, От климата, правил, от неисполнимых желаний, Уеду в Манагуа, чтобы навек заблудиться – Там нет городских адресов, номеров и названий. Противоречия Для од, для панегириков и басен Рождает побудительный мотив Мой город, сколь чарующе-ужасен, Настолько же пугающе-красив. Лежит в основе странность и нелепость, Недавно расшифрованная мной: Мой город обозначившая крепость, Являвшаяся, в сущности, тюрьмой. И сердце бьёт набат в грудную клетку – Так в сетке мышеловки бьётся мышь – Когда играешь в русскую рулетку С сосульками, слетающими с крыш. И давит опустившиеся плечи Отнюдь не грузом прожитых годов Чудовищный накал противоречий В одном из лучших в мире городов. Он словно нарочито обесточен, Когда с зарёй встречается заря, Усугубляя прелесть белой ночи – И в сумраке финала декабря. Свободы дух сквозит тоской острожной, Терзает шторм ли, душит полный штиль… Осела на сугробах придорожных Земная грязь, космическая пыль. Сущность... Как сущность, запечатанная в призме, Душа чиста, сколь тело ни греши, А потому, при прочем атеизме, Мне верится в бессмертие души. О да, религиозность нынче в моде, Хотя понятно: искренность – не та… Но, при моём скептическом подходе, Я верую в страдания Христа. Я не склоняю голову покорно, Берусь решать, кто гений, кто злодей, Ведь образ и подобие, бесспорно, Не каждому достались из людей. Наполнен мир предательством и ложью. Кощунствую, но чёрт меня возьми! – Пришли на смену заповедям божьим Законы, сочинённые людьми. Неправильно, что хлеб тем больше труден, Чем более тебе необходим, И что судья неправый – неподсуден, А кто не судит вовсе – тот судим. В котле противоречий мало прока, Расшифровать посыл – особый дар: Не то воздать врагу «за око – око», Не то другую щёку – под удар? Порой вопрос существенней ответа: Боясь ли, ненавидя иль любя, Концом бесславным призрачного света И ближнего пугаем, и себя? Клином (Из Музейного цикла) Курсирую сквозь Питер спозаранку В тисках своей рабочей кабалы. Встречаются друг с другом у Фонтанки По-достоевски острые углы. Здесь, у мостов Калинкиных, калина Не прижилась, лишь слова звук пустой, Окно в торце, и свет сошёлся клином, Схлестнувшись с обступившей чернотой. И, городом больные горожане, Мы так же угловаты, как и он, Влиянию словесных недержаний Подвержены с наветренных сторон. За каждый пряник ждём удара плети, За ложку мёда – жала диких пчёл. А город по прошествии столетий Маразму паранойю предпочёл. Он разболтает в лужах на дороге Словесную бессовестную муть, Таких насочиняет патологий, Что Достоевский может отдохнуть. Пахнёт холодным ветром Петрограда, Под сердцем отзовётся горячо: Идёт мужик к Румянцевскому саду С винтовкой через правое плечо. Повеет революцией, войною, И век не тот, и я уже не та… Но, обогнув, увижу за спиною Привычный абрис чёрного зонта. И вспомню про забытые перчатки, Когда накроет холода волной, И жёлудь сухо щёлкнет о брусчатку – Затвором за напрягшейся спиной… ПСЫ (Из Музейного цикла) Можно нас приметить где угодно: Грязных, разномастных и блохастых, Мы перемещаемся свободно – Ну, не в самый центр, не стану хвастать. Да, оно нам к центру – и не надо, Нам и на окраине неплохо, Мы кускам заплесневелым рады, Пусть перепадает нам по крохам. И вожак давно уже разнюхал, Где под вечер можно «бросить кости», Чтоб пригрелось ноющее брюхо И бока в болячках и коросте. Не кичимся мы происхожденьем, Если в чём тягаемся, то в силе, Радует не самый факт рожденья – Что слепыми нас не утопили. Я от вас всей правды не укрою, От меня, пожалуй, не убудет, Даже удивительно: порою Так, как мы, живут ещё и люди! А из нас – любой – телок молочный, Коль по одному да в тихом месте. Но не будет спуску – это точно, Если мы голодные и вместе. Может быть, судьба разгонит вскоре: Каждый умирает в одиночку, Но не приближайтесь к нашей своре, Нам ещё не время ставить точку. Трубач Сыграй мне мелодию жизни, трубач, Протяжный мотив разбивая синкопой, Пускай застоявшихся коников — вскачь, Их вялую иноходь дробя галопом. Играй, согревая унылый мотив Уместными всплесками импровизаций, Туманную белую ночь осветив Огнём фейерверка и громом оваций. Которых не ждёшь, но внезапности — рад, Готовый к любым виражам и сюрпризам. Пусть дождь с пузырями прольётся, стократ Мотив повторяя по гулким карнизам. Играй, не смотри на того, кто лимон Кусает, оскалясь из первого ряда, Пусть будет причин замолчать — миллион — Играй — для себя, для души, для парада… То громче, то тише, но не замолкай, Веди по тропинке, идущей по краю, А чтобы меня не тянуло за край — Играй — для меня, для Вселенной играя! Святая пора Благодатного лета настала святая пора, Весь закончился сев, назревает момент урожая. Накатился июнь, подошла к Магомету — гора: Вся в истоме земля, каждый лучик копя и стяжая. Каждой каплей дождя, по-хозяйски радея о ней, И омоет вершки, и кореньям оставит напиться. Испытавший хоть раз эту летнюю прелесть дождей, Не забудет сиявшие радостью мокрые лица. А земля — тяжела, и горда этим бременем сил, Прорастающих зёрен, мясистых стеблей и кореньев, А налившийся луг, где пока что никто не косил Молодую траву — яркий фон соловьиному пенью. Самый-самый подъём — этот яркий горячий июнь, И ещё впереди вся макушка цветущего лета… Полной грудью вздохни, одуванчика шарики сдунь! Посреди ноября обязательно вспомнится это… Дары Потоками жертвенной крови на капищах мегалитов, Слезами свечного воска в гуманнейшей из религий — Грехи человеческой плоти пока ещё не отмыты, Не выручит власяница и горестные вериги. От странности храмов Мальтийских — до всех куполов сусальных, От древности — и доныне, короче, от сих и до сих: Энергия душ безмятежных, в пределах копясь астральных, Идеи несёт живущим, понять не стремящимся их. С веками намоленных мест, с новейших церквей и погостов Живых оппонентов мольбы — ответно летят в небеса. Но плохо налажена связь — услышать друг друга непросто, И, чаяньям всем вопреки, стихают во тьме голоса… А золото — вечный кумир, всегда прикрывающий святость, Поскольку от блеска — в глазах — лишь искры, а прочее — дым… Наверное, мудрость веков, а не вековая предвзятость, Открыты, и то не всегда: пожившим, усталым, седым… Осталось навеки загадкой, иллюзией и обманом, Проклятием преисподней, вместо Господнего дара, И золото Влада Дракулы, не давшееся османам, И золото Мачу-Пикчу, не давшееся Писарро. Бушмены Калахарских песков иссушающий зной… Только память одна и сулит перемены – И опять за водой, за судьбой, за бедой, Как бесплотные тени, шагают бушмены. В этих крайностях ритм гармонический зреть – Это ж надо иметь убежденья какие! Испокон, и сегодня, и завтра, и впредь – Силой духа одной покоряя стихию. В соглашении вечном с природой самой, Против всех и в едином порыве со всеми, Оснащая свой лук ядовитой стрелой, Побеждают прогресс и всесильное время. Не пророча, что съедет с орбиты Земля, Ожидая дождя с терпеливостью зверя, По пескам Калахари шагают, пыля, Лишь в одно предсказание истово веря. Что наполнится вновь дождевою водой Пересохшая дельта реки Окаванго, И насытит стада, что бредут чередой, Без различий породы, размера и ранга. Погода такая Снег по сырому асфальту ложится золою, Зонтик кокетки мгновенно становится блёклым. То ли туман источается влажной землёю, То ли дыханье людей оседает на стёкла. Оттепель – дар января. Далеко до Крещенья, За две недели успеет ещё подморозить. Скоро малыш Иисус возвестит о прощенье И всепрощенья для многих опасной угрозе. Тесен душе атеизм да истрёпан с годами, Хочется быть, ну, по крайности, богоугодным. Но почему-то в сегодняшней жизненной драме Грех искупать за другого становится модным. Нет уже смысла от горших из бед зарекаться: День бы настал! А настанет – даруется пища. Ты на ногах, значит, участь твоя – спотыкаться… Всё же из прочих судов – предпочтителен Высший! Сеется влага с небес, оставаясь на грани Плюса и минуса, каплей снежинка стекает. Что узаконится в мире – по завтрашней рани Будет понятно… Что делать: погода такая… Апрельское А в российских садах воробьишки – привычны и стреляны, И вороны боятся куста – на свету и во мгле. Да и нам не впервой: то мороз – по сентябрьской зелени, То колючий снежок – по нагретой апрелем земле. Нас опять норовят – провести на мякине отсеянной, И холодной водою иссохшее горло обжечь. Я рискую прослыть ретроградкой, публично осмеянной, Но себе дозволяю, другим запрещенную, речь. Что откуда идёт: из души, подсознанья, сознания? Закипает, как в толще земной, фантастический жар. Смесью пирокластической – льётся поток созидания, Всё разрушив сначала – одной из неназванных кар. И судьбе вопреки, и пословицам мудрым не следуя, Подождав, чтоб немного остыла родная земля, Соберу семена, разделив, чтоб досталось соседу, я На рассвете пойду в золотые от Солнца поля. Кину горсточку – пуганым нашим, забитым и стреляным – Как впервые, хлебну из возникшего вновь родника. Альвеолы наполню воздушно-сквозными апрелями, В талых лужах – по сини небес поплывут облака. Материал подготовила Алёна Подобед |
| [17 Июня 2013] Просмотров:1246 Категория: Экология культуры |
Комментариев нет:
Отправить комментарий